В Театре им. Маяковского мы с режиссером Никитой Кобелевым делаем спектакль по пьесе Генрика Ибсена «Враг народа». Пьесу я переписываю с учетом современности. Получается «экологическая катастрофа в пяти действиях». Если коротко, у Ибсена в 1882 году курортный врач, доктор Стокман, обнаруживает, что водолечебница использует отравленную заводом воду, но общественность г­ородка — и власть, и народ — хочет эту горькую правду скрыть, чтобы длить свое благоденствие.
В связи с пьесой к нам в театр приходят экологи, ученые, общественные активисты — и рассказывают.
— В России сегодня люди, которых волнует экология, делятся на три типа, — говорит член «Экологической обороны» Николай Л­яскин. — Это ученые, размышляющие о перспективе планеты в целом; молодые л­юди, для которых «зеленый» образ жизни является и модным, и общественно полезным; и группы активистов, занимающихся реальными проблемами на местах. В провинции это те, кому близка речка, в которую в детстве они прыгали, а сейчас не прыгнешь, потому что завод рядом постоянно отходы сбрасывает. Тогда люди самоорганизуются.
Самоорганизовавшись, местный активист сталкивается с квестом. Для начала нужно сделать экспертизу воды-земли, но если частная экспертиза и даст реальную оценку загрязнения, то в суде она недействительна. А гос­инстанция — Роспотребнадзор — не так часто публикует плохие результаты, увенчанные гербовой печатью.
Далее: борьба с заводом-загрязнителем н­атыкается на ряд проблем. Заводы экономят: фильтр стоит миллион долларов, работает три года — куда дешевле фильтр не ставить, а взять «на зарплату» людей из санэпидемстанции. А если уже, не дай бог, пикеты, пресса, то ни мэр, ни директор завода не сознаются, что знали, что фильтра нет. Крайним делают заводского специалиста по охране труда. Ему выписывают штраф — как физическому лицу.
Как правило, у нас люди бьют тревогу, если уже вокруг речки, куда завод сбрасывает о­тходы, растет красная трава или в городе выпадает желтый снег. К примеру, в Карго­поле экологическое бедствие было до того н­аглядным, что вокруг кожевенного завода валялись тушки животных, в горле у жителей першило, а в речке Поцелуйке был сплошной фенол — кто-то упал и выполз в ожогах.
— Не надо думать, что люди заботятся вообще о ситуации в мире, — объясняет Ляскин. — У нас люди выходят, когда становится тяжело дышать их ребенку. Или понимают, что их дом рухнет от нового строительства.
Попасть активисту на территорию завода почти невозможно: обычно все загрязняющие природу заводы засекречены. И даже то место, куда сливают воду, чаще всего в аренде. Военные предприятия — в федеральном подчинении, им и мэр не указ, и группка с­умасшедших, которые с банками для анализа хотят прокрасться на территорию, безразличны. Они говорят: никого не пустим, мы разрабатываем секретное оружие.
Жителям города часто никаких компенсаций за потерянное здоровье не выплачивают. Обходятся компенсацией «экологического х­арактера»: в Абакане стоит открытый угольный разрез в облаке пыли, а завод для видимости сажает рощицу — в другом месте. И по бумагам все четко: мы загрязняем воздух, но мы посадили деревья.
«Экооборона» советует местным активистам работать со статистикой заболеваний: чаще всего болезни напрямую связаны с загрязнением по вине завода. Дальше идет кампания по привлечению СМИ — пикеты, митинги. Чаще всего власти знают, что завод плохой, грязный, но движение начинается, как только губернатору на стол положили статью или сверху позвонили. Или выборы на носу. Тогда губернатор спрашивает местную власть: почему я должен терпеть обвинения, что плохо управляю регионом? Но и в этом случае директора завода меняют редко: меняют фильтры.
А бывает и драматический исход: на кону миллионы, а тут какие-то тридцать активистов с бумажками в руках. Проще напугать самого буйного или дать ему, к примеру, м­есто в горадминистрации. Заведовать этой самой экологией. И вот уже активисты расходятся по домам.
— Еще более драматичен исход, если активисты не расходятся по домам, — говорит Ляс­кин. — Начинаются травмы на производстве. Пожилая женщина, защитница леса в Ногинском районе, сначала получила два раза по голове, теперь — шесть ножевых ранений. Экология опаснее, чем политика: это деньги.
Сегодня ибсеновский доктор Стокман со своей идеей закрыть прибыльное предприятие получил бы по голове. Или стал бы инвалидом первой группы, как защитник Химкинского леса Михаил Бекетов. Или был бы судим и объявлен в федеральный розыск, как эколог из Краснодарского края Сурен Газарян.
— У нас, как правило, разводят руками и говорят: это все далеко и недостижимо, у нас особый русский путь — пить грязную воду, — резюмирует Ляскин. — Но чем быстрее чиновники поймут, что им надо бояться народа, у которого они на службе, а не звонков сверху, тем легче будет. Ведь уже сегодня есть регионы, где обычные люди победили и отвоевали — свою яблоньку, речку, лес, дом. Они близко. И это аргумент.
Пока я переписываю пьесу великого драматурга, я все думаю, что бы он сам изменил в финале сегодня. Остался бы доктор Стокман врагом народа, трагической фигурой, противостоящей системе? Или отвоевал бы свою яблоньку?

Источник: www.rusrep.ru