Макеева: Все-таки, есть опасность или нет опасности? Или даже мнения экологов на этот счет расходятся?
Долгов: Я думаю, что экологи как раз более-менее солидарны в том, что опасность безусловно есть. Начнем с того, что оценки количества разлитой нефти чрезвычайно пока туманны, и мы можем лишь с определенной долей вероятности допускать, сколько реально нефти попало в почву, это может быть и та цифра, как вы сказали, есть и более пессимистичные оценки, что это больше 2-х тысяч тонн. Но в любом случае, то место, куда попадает нефть, надолго остается потерянным для природы. В общем-то, в определенном смысле это очень символично, что авария произошла как раз в годовщину аварии на платформе Deepwater Horizon, в определенном смысле это очень и очень символично. Авария, которая была крупнейшей в Новейшей истории по объемам разлитой нефти, там пролилось 5 миллионов баррелей нефти, что соответствует примерно 700 тысячам тонн.
Если мы посмотрим на практику, которая сложилась в России, то, увы, это не только вызывает тревогу, на самом деле – давно пора бить в колокола, и мы давно предупреждали власти на всех уровнях, что ситуация сложилась катастрофичная. Дело в том, что порывы аварий на трубопроводах, на месторождениях — на российской материковой части стали нормой, и стали уже давно.
Это далеко не первый такой случай. Я вам назову цифры, которые, возможно, вас могут поразить. На самом деле, ежегодно в России происходит более 20 тысяч порывов трубопроводов, — это было в 2010 году, такая же ситуация сложилась в 2011 году, — это всех трубопроводов, включая нефтепроводы и технологические трубопроводы. Они могут быть меньше, они могут быть больше, но из них, из этих 20 тысяч с лишним, порывов – примерно 10 тысяч – это порывы нефтепроводов, которые приводят, так или иначе, к экологическому ущербу. Фактически, мы впереди планеты всей, за нами следует только Нигерия, у которой количество порывов исчисляется тысячами.
В результате этих порывов, по нашим подсчетам, существуют разные оценки, они варьируют очень широко между 2-мя тысячами тонн и 20-ти миллионами тонн, мы считаем, что будет вполне достоверным предположить и допустить, что минимум 5 миллионов тонн выливается в окружающую среду России ежегодно в результате порывов трубопроводов. То есть, ситуация сложилась катастрофическая. Это происходит, прежде всего, из-за коррозии трубопроводов, и не столько даже магистральных трубопроводов, которые более или менее ремонтируются, а из-за катастрофической проблемы с межпромысловыми нефтепроводами.
Казнин: Кто несет ответственность за крупные аварии? Компании? Они утаивают это?
Долгов: Да, компании склонны утаивать эту информацию, они не предоставляют статистику по порывам и тем более по объемам разлитой нефти в открытый доступ. Существуют открытые данные по количествам порывов трубопроводов Центрального диспетчерского управления топливно-энергетического комплекса, но с этого года они отказались предоставлять эту информацию — нам по крайней мере. И можно сказать, что компании не склонны сообщать эту статистику для того, чтоб сохранить свои котировки, для того, чтобы сохранить свои прибыли. Безусловно, не секрет, что добыча падает, что коэффициент извлечения нефти в России, кстати говоря, один из самых низких в мире, это 0,3, то есть, 70% нефти остается в пластах. И для того, чтобы сохранить те нормы прибыли, которые они имеют, разумеется, они начинают экономить на том, на чем они могут сэкономить, и в первую очередь, на безопасности – это и экологическая безопасность, и промышленная безопасность.
Еще 10 лет назад, по официальным данным, трубопроводный парк находился на 2/3 в критическом состоянии, то есть, он уже достиг или преодолел предельные сроки своей эксплуатации. При том, что трубопроводный парк обновлялся примерно 1% в год, можете себе представить, что в настоящий момент мы имеем ситуацию, когда фактически надо ситуацию решать только масштабно и только системно.
Макеева: В «жирную» восьмилетку так называемую, до экономического кризиса, была же возможность как-то вкладываться, это же, в конце-концов, на перспективу работа – заменить трубы. Процесс хоть отчасти активизировался по вашим наблюдениям?
Долгов: К сожалению, мы не можем сделать вывод, что этот процесс хоть как-то активизировался в то самое десятилетие относительного благоденствия в нашей стране, экономического благоденствия.
Там было несколько факторов: и то, что нефтеразведка пошла сильно на убыль, и то, что компании стремились осваивать новые месторождения, но так или иначе трубопроводы остались в том состоянии, в котором они остались, они требуют очень больших вложений, и при этом не надо забывать, что из тех 5-ти миллионов тонн, которые выливаются в окружающую среду на материковой части России, около полумиллиона тонн попадает в сибирские реки, и выносится с ними в Северный Ледовитый океан. Это без каких либо разливов пока еще, слава Богу, на шельфе, на арктическом шельфе России мы уже даем полмиллиона тонн в арктические моря.
Поэтому мы говорим, что при тех подходах, при той практике, которая сложилась сейчас на материковой части, думать о том, что мы имеем право, можем отвечать и нести ответственность за освоение арктических месторождений, при том, что мы не можем обеспечить элементарного порядка там, где есть инфраструктура, там, где есть финансовые возможности, там, где есть людские резервы, технические возможности, технологии, — этого нет.
Макеева: А другие страны, которые граничат с нами по Арктике, они как-то обращали внимание, что какая-то нехорошая вода со стороны России льется? Они как-то указывали Российской Федерации на то, что неплохо было бы сделать нацпроектом замену труб в трубопроводах, все таки, нефть-матушка, главное богатство, можно было бы и постараться, может быть, Россия и прислушалась официально, я имею ввиду — Москва?
Долгов: Дело в том, что те объемы нефти, которые выливаются в Арктический океан, пока носят характер локального загрязнения, то есть, это происходит в ходе рутинной практики нефтяных компаний. Малые разливы, чуть больше разливы, причем те разливы, которые происходят рядом дорогами, они еще более-менее вызывают определенную реакцию компаний, и как-то рекультивируются. Но то, что происходит далеко, что не видит глаз, о том, соответственно, сердце не плачет.
Что касается национального проекта, вы понимаете, что это очень затратный проект, и опять же мы упираемся в коммерческую целесообразность, в рентабельность добычи, а правительство говорит: Нам надо повышать добычу, мы не можем ее понизить, потому что за нами стоят контрактные обязательства.
Макеева: Это более целесообразно, чем Олимпиада в Сочи, зато как красиво можно было бы это отыграть, потому что это просто потом окупится, разве нет? Что компании на это отвечают, вы же общались, наверняка, с представителями компаний?
Долгов: Компании отвечают: У нас очень большая протяженность трубопроводов, к тому же мы получили тяжелое наследие советского прошлого, в чем очень большая доля лукавства, потому что рвутся трубопроводы как и советского периода, как на советских месторождениях еще той эпохи, так рвутся и на новых месторождениях.  

Источник: tvrain.ru