ИНТЕРВЬЮ: Ученый, эколог Владимир Левченко вспоминает о работе в Чернобыле Часть раздела: Атом: аварии и инциденты
Разрушенный четвертый энергоблок Чернобыльской АЭС, 1986 год.Фото: ГСП Чернобыльская АЭС/ chnpp.gov.uaСтатьи на эту тему
Генсек ООН: миллионы людей продолжают жить в пострадавших от Чернобыля районах
(
26/04-2014)
В канун 28-ой годовщины чернобыльской катастрофы «Беллона» побеседовала с физиком, доктором биологических наук Института эволюционной физиологии и биохимии РАН Владимиром Левченко, приехавшим работать в зону аварии через год после взрыва на четвертом реакторе ЧАЭС.
Лия Вандышева, 25/04-2014

Весной 1987 года Владимир Левченко отправился в зону катастрофы в составе экспедиции киевского Зоологического института с целью изучения последствий влияния аварии на живые организмы.
Накануне 26 апреля, очередной годовщины чернобыльской аварии, Владимир Федорович – ныне Руководитель проекта «Информационная сеть ENWL» Экологического правозащитного центра «Беллона» – поделился с «Беллоной» воспоминаниями о своей работе и обстановке на зараженной территории и мыслями о том, что нужно сделать, чтобы предотвратить повторение трагедии в будущем.
– Владимир Федорович, как получилось, что Вы поехали в Чернобыль?
– Я как раз переходил из физиков в биологи. У меня как астрофизика стали появляться общие статьи в биологических журналах с доктором [Ярославом] Старобогатовым. В это время организовывалась экспедиция в Чернобыльскую зону под руководством академика Леонида Францевича (тогда он еще не был академиком, а был просто доктором биологических наук) из киевского Института зоологии. Доктор наук [Владислав] Хлебович, участвовавший в экспедиции от Петербурга, предложил мне: «Мы все тут биологи, а ты физик. Если бы в группе был хоть один физик…» Немного подумав, я согласился. Все же интересно… Это всего лишь на две недели планировалось.
– Когда это было?
– Примерно через год после аварии – в конце весны 1987-го.
– Понимали ли Вы с коллегами, с чем имели дело, что там опасно, радиация? Осознавали ли масштабы произошедшего?
– Я угодил в самое опасное время – первые два года после взрыва, но страшно мне не было. С третьего курса я работал сменным инженером на [ускорителе элементарных частиц,] циклотроне, писал диплом на другом циклотроне – в ленинградском Физтехе. Я нисколько не испытывал ужаса перед радиацией – как электрик не боится проводов… Тем более, у меня была аппаратура. А так – масштабы, конечно, я представлял. Ближе чем на 200 метров к реактору мы не подходили, видели лишь его развалины, напоминавшие зону боевых действий. Правда, потом многие из тех, кто входил в нашу группу, умерли, но все же с тех пор уже прошло время в четверть века…
– Как же Вы уцелели?
– Есть такой эффект – типичный для «чернобыльцев» – ухудшение зрения. Это проявилось у меня, у Хлебовича – как результат нахождения в зоне с повышенной радиацией. Довольно типичны болезни суставов. А вообще мне просто повезло. Ну, может, еще я просто немного привык к радиации на предыдущих работах. Самое опасное в зоне аварии – не сам уровень радиации, а то, что при взрыве было выброшено огромное количество мелких радиоактивных частичек, разнесенных в виде пыли ветром. Если мерить аппаратурой, то зачастую не всегда понятно, что создает уровень радиации. Иногда, это лежащая где-то одна пылинка. Если случайно вдохнешь или съешь ее, рак обеспечен.
Владимир Левченко на озере Вуокса в Ленинградской области, начало 1980-х годов.Фото: из архива Владимира Левченко
– Использовали ли Вы какие-нибудь средства защиты?
– Нам выдавали армейские ботинки с толстой подошвой, а также маски, респираторы, но мы ими практически не пользовались. Солдаты на блок-постах в зоне аварии должны были ходить в масках, но делали это далеко не все – было жарко.
– Считаете ли Вы, что Россия могла бы делать больше для ликвидаторов Чернобыльской аварии?
– Льготы ввели на второй-третий год после аварии. Чуть ли не бесплатное жилье можно было получить, но на практике удалось это мало кому. У меня была возможность уйти на пенсию на 10 лет раньше, правда, я этим не воспользовался. Сейчас у меня надбавка к пенсии около двух тысяч рублей, по нынешним временам – очень мало. Если речь идет о тех, кто лазал в реактор, живых уже не осталось… Конечно, то, что дает государство – это мало. Здоровье нарушено у всех. Надо было раньше – и больше, в то время, когда были активны люди. Сейчас им уже по 60-70 лет…
– Чем Вы занимались на зараженной территории?
– Экспедиция выясняла, что произошло и как это воздействует на окружающие живые организмы в радиусе 30 километров от места взрыва. Конкретно моя работа – а я был типа «сталкера» – заключалась в том, что я с помощью специального оборудования определял участки, где опаснее всего находиться. Другие сотрудники собирали биологический материал для визуальных и лабораторных исследований. Каждый день мы ездили в разные места – от близлежащей точки к реактору – и до границ зоны, где жили (поселок Страхолесье).
Дезактивация транспорта в районе ЧАЭС, 1986 год.Фото: ГСП Чернобыльская АЭС/ chnpp.gov.ua
– Жизнь в Припяти, наверное, замерла?
– Что касается живой природы, то внешне жизнь била ключом – бегали зайцы, ползали черепахи, росли грибы (надо сказать – весьма радиоактивные). Правда, неподалеку от взорвавшегося реактора у сосен осыпалась хвоя, а у берез были заметны искаженные, большого размера, часто хлоротичные листья. Народ предупредили: «Хотите жить – перебирайтесь в другие места». Но далеко не все на это пошли. Пожилые говорили: «Тут наш дом, огород, сад. Мы никуда отсюда не уйдем». Были и молодые – мы даже свадьбу однажды встретили.
– Что, по-Вашему, явилось причиной катастрофы?
– Любой крупный объект, даже ГЭС, где сконцентрировано огромное количество энергии, всегда потенциально опасен. Масштабы случайных событий могут быть циклопическими: яркий тому пример – Саяно-Шушенская ГЭС. А если конкретно – взрыв произошел в результате намеренного нарушения режима работы реактора, производившегося в целях изучения возможности более эффективного функционирования электростанции на малых мощностях.
– Выходит, взрыв не был даже случайностью?
– По крайней мере, нужно было точно следовать регламенту, верить проектировщикам – пусть не вслепую, но ведь до этого же многие годы станция работала без аварий! Не надо было делать опытов на потенциально опасном объекте, пытаясь его улучшить. А уж если делать, то не на нем самом, а в лабораторных условиях и в других масштабах.
Эколог, ученый Владимир Левченко, 2011 год.Фото: из архива Владимира Левченко
– Сейчас в Чернобыль ездят на экскурсии – это абсолютно безопасно?
– Достаточно безопасно, хотя есть некоторое повышение уровня радиации. Процессы все равно идут, но их мало кто исследует. В ряде мест поставлены датчики. Рвануть не должно. Кстати, в позапрошлом году в Припять ездила [петербургская] «Беллона» во главе с ее директором Николаем Рыбаковым.
– Что помогло бы предотвратить подобные трагедии в будущем?
– Желательно избегать строительства атомных электростанций. Я считаю, что человечеству не требуется так много энергии. Все равно три четверти теряется, уходит на обогрев планеты. С тепловыми станциями, кстати, то же самое – их КПД в районе 30%. Путь развития человечества должен заключаться в оптимизации производства энергии и ее использования, в переходе на локальные возобновляемые источники (например ветровые станции) сравнительно небольшой мощности. А для этого нужны новые технологии, для которых, в свою очередь – новые знания. Яркий пример: когда я был школьником, для работы радиоприемника требовалось 200-300 Вт, сейчас приемник такого же класса потребляет 0,5 Вт: т.е. в 1000 раз изменились энергозатраты на создание того же самого результата. Новые знания и, соответственно, технологии как бы заменили энергию!
Распечатать
Share
|

Disquscomments powered by

Все права защищены © БЕЛЛОНА.РУ — Перепечатки разрешаются только со ссылкой на источник

Источник: www.bellona.ru