Что думают о современном танце в Нью-Йорке и на Урале .
Гастроли американской труппы «Азур Бартон и артисты» на сцене Музыкального театра прошли в Москве одновременно с выступлениями в Центре Мейерхольда компании «Провинциальные танцы» из Екатеринбурга. Американцы привезли спектакль Awaa, уральцы – постановки «Сказка» и «Забыть любить».
Слово awaa – из языка канадских индейцев, означает «мать». Хореограф Азур Бартон, заставляя артистов импровизировать в студии, задумала постановку на тему материнства. Спектакли Бартон рождаются именно так: возникает умозрительная или эмоциональная идея, которая разрабатывается с нуля. Под идею пишется музыка, создаются декорации и свет, а главное, строится работа над движением. Из импровизаций артистов Бартон отбирает то, что понравилось.
Спустя две недели после начала работы над Awaa хореографу приснился сон: женщина сидит в кресле-качалке под водой. Впечатления стали частью балета, его финалом: на занавесе возникают купающиеся в волнах женские волосы и темные контуры торсов, струятся пузырьки воздуха, в фонограмме слышны плеск и бульканье.
Водная стихия, по замыслу, ассоциируется со многим. Если подумаете о вечной изменчивости и материнской утробе, хаосе и порядке, рождении на свет и сексуальной идентификации, пути и потерях, эмоциональных переливах души и быстром беге времени, вы не попадете пальцем в небо. Под ударники Кертиса Макдональда и убаюкивающие струнные Льва Журбина танцовщики – шесть мужчин и женщина – исследуют загадочную область, в которой женская сущность сталкивается с сущностью мужской и детской. Танцовщица Лара Барклай становится то страстной любовницей, то заботливой матерью, то наставницей с повадками мудрой бабушки. Ее партнеры, если не играют в охваченных страстью будущих отцов или в бьющих себя руками по бедрам пубертатных подростков, ухитряются преображаться в младенцев, блаженно ползающих по полу и деловито исследующих пальцы собственной ноги.
Но танец не сводится к подражанию детскому лепету и воспитанию недорослей. Бартон умеет мыслить ассоциативно, конкретные «бытовизмы» искусно вплетены ею в многозначный поток движений. Тут качаются на воображаемых волнах, сцепляясь телами, акцентируют рывки бедер, прижимаются пятками и утыкаются лбами, забираются на колени по сложной дуге, носят, прижав животом, большие надувные шары и обвисают на партнерских руках, безвольно или целенаправленно. Пол – потрясающая новость для существа, которое учится ходить. Объем вокруг тебя – не менее удивительная возможность проверить, на что способна твоя «физика», если ты ею командуешь.
Артисты Бартон великолепны: кажется, что эмоциональный порыв распирает гибкие тела в любой точке, силясь вырваться наружу. Начиная от трепетно-дрожащего соло Уильяма Бриско, рождающегося в алом круге света и кончая общим танцевальным «очищением» в пространстве сцены, где воздух словно становится упругим, как вода, танцовщики двигаются с той мерой энергии, которую американский рецензент метко назвал «землетрясением изнутри»…
«Сказка», сделанная «Провинциальными танцами» вместе с московской студией SounDrama, навеяна пушкинской «Сказкой о мертвой царевне и семи богатырях». Именно навеяна, поскольку уральский спектакль – вполне самодостаточное действие. Его жанр – жесткая греза, современные колядки. Слово, музыка, пение и танец играют на равных, грустное неотделимо от веселого, а эмоции пропущены через мелкое рассудочное сито. Нет разделения по ролям (от имени одного персонажа могут выступать разные исполнители) и по умениям: танцовщики декламируют, музыканты, терзающие если не клавиши, то струны рояля, пиликающие на скрипке или гремящие ударными, успевают петь, певцы танцуют, чтецы мимируют.
Хореограф Татьяна Баганова, режиссер Владимир Панков и сценограф Максим Обрезков погружают тела в круговерть предметов: деревянные табуретки, сухие веники, трости и горящие свечи, огромные надувные колонны, круглая рама от пресловутого говорящего зеркальца и большой комок теста, который мнут все кому не лень. Игра предметами, движениями и звуками, от крика до сипения полна тайных смыслов. Она рождает фантасмагорический ритуал, буйное сновидение, в котором даже Ветер, Месяц и Солнце возникают из ритмизованного зазеркалья, не говоря уже о таких декларированных авторами мелочах, как «рождение, становление, свадьба, старение и смерть».
Лицо от автора в смокинге и цилиндре, с жестяной кружкой в руке, из которой он полощет горло, монотонно или нараспев читает строки Пушкина. Королевич Елисей гнется в извилистом брейке. Царица (великолепная Светлана Ланская) в черных кружевах и на красных шпильках поет что-то протяжно-русское оперным голосом и стервозно шпарит Пушкина по-французски. Девы в длинных белых платьях (или топлесс) судорожно носятся с металлическим тазами. Витязи в черных парах и медвежьих шкурах мутузят друг друга, как уличные хулиганы, стреляются на пистолетах и жгут бумагу…
В финале рассказчик спрашивает сам себя: «А я там был?», переводя пушкинское описание хеппи-энда в бесконечный вопрос. При описании «Сказка» выглядит хаосом. Но на практике оборачивается вниманием к необъятной символике жизни (театр – это обряд, хором говорят и Баганова, и Панков), не в полумертвом фольклоре, а в обряде как инновации, в живом, актуальном здесь и сейчас изводе. На поверхности – форменное сумасшествие, под ней – тонкое осмысление, раскрывающее в первоисточнике неведомые глубины. А в результате сценического безумия ясен непреложный факт: «Провинциальные танцы» остаются лучшей компанией современного танца в России.
Источник: www.newizv.ru